Бог повелел Микел-Габриэлу:
   — Спустись на землю. В таком-то доме мать живет. Вынь ее душу и принеси мне.
Микел-Габриэл, раб господний, спустился на землю. Много поколесил он по свету, пока нашел свою жертву: в лачуге лежит роженица — нищая, несчастная, голая. Близнецов она родила. Один к одной груди припал, другой — ко второй. Не видать возле них ни огня, ни пищи, и испить ей нечего. Вместо одеяла лохмотьями прикрывает она колени. Сама роженица голодная и больная, а дети, как котята бессильные, мяучат. Не видать над ними ни хозяина, ни души близкой. Вошел Микел-Габриэл-душитель, поглядел. Не жалостью наполнилось его сердце — ужасом. Вернулся, закрыл за собою плетенную из веток дверь, чтобы не видеть этой страшной картины. Шел и не оглядывался, чтобы не увидеть еще раз, как, подобно червячкам, извиваются голые дети.
   — Принес ее душу? — спросил господь.
   — Великий боже, неба и земли создатель! Такое несчастье я видел, такую нужду, голод и холод, такие беспомощные младенцы должны были остаться без матери, что я предпочел навлечь твой гнев,— лишь бы не лишать их матери. Некому заботиться о них на этой земле, кроме матери. На кого бы я бросил эти невинные создания? Если мать провинилась в чем, младенцы-то еще ангелам подобны. Не поднялась у меня рука. Ради детей даровал я жизнь матери.
Рассердился господь.
   — Негодный, как смел ты не исполнить моего приказа?! Ты что, лучше меня знаешь мирские дела? Будешь учить меня? Тебе ли постичь непостижимое провидение?! — гремел разгневанный правитель мира.
Дал господь палку Микел-Габриэлу и повелел:
   — Спустись вновь на землю, ударь жезлом по Черному морю. Разверзнется море, и узришь ты черную скалу. Ударь по той скале жезлом — разверзнется и та скала. Доложи мне обо всем, что увидишь там!
Взял Микел-Габриэл палку и спустился на землю. Ударил по морю жезлом, разверзлось море, и увидел он посреди моря скалу. Ударил по скале жезлом, и скала лопнула. Смотрит Микел-Габриэл, хочет увидеть что-нибудь удивительное, да, кроме муравьев, ничего не видит. Одни черные муравьи ползают, хлопочут.
Вернулся к господу Микел-Габриэл.
   — Исполнил ты мой приказ или нет? — спросил его бог,
   — Исполнил, господи.
   — Ну и что ты в той скале видел?
   — Ничего, господи. Одни муравьи ползают.
   — Этих-то муравьев ты и должен был видеть, негодный,— вещал господь.— Коли я, небесный отец, на дне моря, в глубине черной скалы, забочусь о черных муравьях и даю им пищу, неужели не позаботился бы я о тех детях?! Пойди и сейчас же принеси мне душу этой женщины.
Побрел Микел-Габриэл. Теперь-то убедился он, что худо поступил, не взяв душу у бедной матери. Пришел в лачугу и видит: матери полегчало, сидит она в постели, оба младенца у нее на коленях воркуют, нежатся материнской лаской. Стоял душитель, глядел на это все, глядел да повернулся и пошел. Пошел да и пошел. Ждал правитель всей земли Микел-Габриэла и устал ждать. Не видать было Микел-Габриэла. Послал он святого Элию:
   — Иди найди, куда ушел Микел-Габриэл.
Спустился на землю Элия, искал, искал его и нашел-таки.
   — Где ты? Господь ведь сколько времени тебя ждет!
   — Нет, не могу я смотреть на божью несправедливость,— говорит ему Микел-Габриэл.— Туда я не ходок.
Еле-еле уговорил Элия Микел-Габриэла и отвел его к господу.
   — Ну, куда же ты душу дел? Принес? — спросил его господь.
   — Нет, создатель неба и земли. Видел я, как ласкала мать своих крошек, как же мог я взять ее душу? И подумать о том я не мог... Та мать ведь и земной, и небесный отец им. Тебе ж не заменить им мать. Далек ты от народа, не тебе заменить им отца.
   — Возьмите и вырвите ему сердце! — повелел бог. Вывели Микел-Габриэла, рассекли ему грудь и вынули
сердце и печень. С тех пор не жалеет он никого, одинаково душит бедного и богатого, одинокого и окруженного близкими.